Акроконструкция – наличие в стихотворном произведении как
сочетания, так и единичного употребления акростиха, мезостиха,
телестиха, диагонального акростиха (лабиринта).
Акростих обычно понимается как «стихотворение,
начальные буквы которого составляют имя, слово или (реже)
фразу»(1). В мировой поэзии такая форма известна издавна.
«Считается, что акростих является изобретением Эпихарма,
греческого филолога и драматурга, жившего в Сиракузах в V в.
до н. э. Фактически акростих был для него методом установления
копирайта на своих работах: в его тексты было "вшито" имя
автора».
(2)
В древности акростихи воспринимались как дополнительные
смыслообразующие элементы каких-либо сакральных понятий.
Например, рыба «в древнехристианском искусстве, особенно в
катакомбной живописи, служит символическим изображением Иисуса
Христа, так как греческий перевод этого слова (ιχφύς) является
акростихом фразы: Иисус Христос, Божий Сын, Спаситель:
Ι.
Χρ.,
Φεου
Υιός,
Σωτήδ.
(3)
Акростихи «не просто украшение: отмечая собой начало каждого
стиха, они тем самым подчёркивают стихоразделы, членение
текста на стиховые отрезки, т. е. главное отличие стиха от
прозы. Не случайно, когда в XVII в. начиналась русская поэзия
и ещё не были выработаны ни силлабо-тонические, ни даже
силлабические размеры, а единственной приметой стиха была
рифма, то в дополнение к этой отметке конца строк стихотворцы
очень часто отмечали и начало строк – пользовались
акростихами, порой растягивавшимися на длиннейшие фразы»(4). Эти
фразы обычно заключали в себе имена тех, кому посвящено и кем
написано произведение, например, «Милостивии приятелю», «Князю
Алексею Никитичю», «Герман монах моляся писах» и так далее, и
тому подобное.
(5)
XVIII
век продолжил традицию предыдущего века; в XIX
акростихи стали широко использоваться в альбомах (впрочем, эта
традиция почти неизменной сохранилась до наших дней и,
вероятно, никогда не прекратится). Но отношение к таким формам
было несерьёзное и могло выражаться, вероятно, следующими
словами: «Сложить акростих может любой человек, преуспевший в
версификации».
(6)
В начале ХХ века интерес к акростихам возобновился.
Поэты для демонстрации своей не всегда филигранной техники
усложняли написание акростихов дополнительным ограничением –
сонетом.(7) Происходило своеобразное наложение двух строгих форм:
акростиха и сонета. Авторам, таким образом, приходилось
мастерски точно рифмовать по обоим краям строк стихотворения.
Вероятно, из-за дополнительно возникших сложностей, произошло
некоторое обновление акростиха. Парадоксально, но чем сложнее
форма, тем более интересны отходы от строгого соответствия ей.
ИЗ УЧАСТКОВЫХ МОНОЛОГОВ
Сонет
ПЕро нашло мозоль… К покою нет возврата:
ТРУдись, как А-малю, ломая А-кростих,
ПО ТЁМным вышкам… Вон! По темпу пиччикато…
КИдаю мутный взор, как припертый жених…
НУ что же, что в окно? Свобода краше злата.
НАчало есть… Ура! Курнуть бы… Чирк – и пых!
«ПАрнас. Шато»? Зайдём! Пст… кельнер!
Отбивных
МЯсистей, и флакон! ...Вальдшлесхен? В честь
соб-брата!
ТЬфу… Вот не ожидал, как я… чертовски – ввысь
К НИзинам невзначай отсюда разлетись
ГАзелью лёгкою… И где ты, прах поэта!!.
Эге… Уж в ялике… Крестовский? О це бис…
ТАбань, табань, не спи!
О «Поплавке» сонета
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
(Петру Потёмкину на память книга эта)
1909
(8)
Строго
говоря, это произведение Иннокентия Анненского нельзя назвать
акростихом, так как нет единого принципа его разгадывания,
если не считать чтения по первым слогам, однако тогда 3-я и
9-я строки не соответствуют такому подходу (было бы «ПО тёмным
вышкам…» и «ТЬФУ… Вот не ожидал, как я …» и фраза была бы
«Петру Покину на память, фу! книга эта»). Таким образом, текст
настойчиво требует выделенного написания ключевого слова,
рассчитан не на загадку, а на внешнее ошеломление читателя, в
первую очередь П. Потёмкина. Однако от читателя всё же
ожидается некоторое сотворчество, поскольку ключевая фраза
является здесь ещё и последней строкой сонета, которую можно
написать, предварительно прочитав акростих. Любопытно, что И.
Анненский таким хитрым расположением ввёл в акростих букву «ё»
и мягкий знак, крайне редко встречающиеся в подобных текстах.
Кроме формальных отступлений, отмечу в данном
произведении нехарактерный набор выражений для сонета, который
почти всегда был «изящной формой для передачи наиболее
величественных движений души»(9), тогда как здесь речь идёт о
полицейском участке, «где, по ситуации, произносит свой
монолог, сочиняя сонет-акростих, захмелевший поэт».
(10)
Суммируя вышесказанное, на примере «Из участковых монологов»
И. Анненского можно видеть новый виток развития акростиха
благодаря сонету, который «представляет превосходную модель
гармонического слияния традиций и новаторства, идеала и его
реального воплощения».
(11)
Особый интерес представляют произведения Бенедикта Лившица, перу
которого принадлежат четыре сонета-акростиха, причём это
жанровое определение дано подзаголовком во всех четырёх
стихотворениях.(12)
Отметим два из них.
МАТЕРИ
Сонет-акростих
Так строги вы к моей весёлой славе,
Единственная! Разве Велиар,
Отвергший всех на Босховом конклаве,
Фуметой всуе увенчал мой дар?
Иль это страх, что новый Клавдий-Флавий,
Любитель Велиаровых тиар,
Иезавелью обречётся лаве –
Испытаннейшей из загробных кар?
Люблю в преддверье первого Сезама
Играть в слова, их вероломный друг,
Всегда готовый к вам вернуться, мама,
Шагнуть назад, в недавний детский круг,
И вновь изведать чистого бальзама –
Целебной ласки ваших тихих рук.
1913
(13)
Опуская
комментарии(14),
отмечу, что это произведение отличается от других трёх
написанием в заглавии не имени-фамилии адресата, а более
тёплым словом – матери. Этим произведением Лившиц ввёл в
акростих редкие буквы «ф», «ш» и «ц», но, пожалуй, самой
запоминающейся его заслугой является эффектное введение
мягкого знака:
НИКОЛАЮ КУЛЬБИНУ
Сонет-акростих
Наперсник трав, сутулый лесопыт
Искусно лжёт, ища себе опоры:
Коричневый топаз его копыт
Оправлен кем-то в лекарские шпоры.
Лужайка фавнов; скорбно предстоит
Ареопагу равных скоровзорый:
«Южнее пса до времени сокрыт
Канун звезды, с которой вёл я споры».
Умолк и ждёт и знает, что едва
Ль поверят фавны правде календарной…
Бессмертие – удел неблагодарный,
И тяжела оранжевая даль,
Но он, кусая стебель в позолоте,
Уже вздыхает о солнцевороте.
1914
(15)
Резким переносом, вряд ли
заметным на слух, Лившиц усиливает зрительное восприятие
читателя. Интересно сделать некоторые наблюдения над мягким
знаком в акростихе.
1) До Бенедикта Лившица как минимум три автора пробовали
ввести мягкий знак в акростих: Иннокентий Анненский («Из
участковых монологов», 1909), Валерий Брюсов («Путь к
высотам») и Георгий Иванов («Сонет-акростих», 1912). Анненский
(см. выше) решил эту задачу с помощью слова «ТЬфу» и выделения
шрифтом (требовалось для ключевого слова Петру Потёмкину на
память книга эта). Брюсов использовал слово «льёт» (Поэту
Гальперину):
ПУТЬ К ВЫСОТАМ
Сонет-акростих
Путь к высотам, где музы пляшут хором,
Открыт не всем: он скрыт во тьме лесов.
Эллада в свой последний день с укором
Тайник сокрыла от других веков.
Умей искать; умей упорным взором
Глядеть во тьму; расслышь чуть слышный зов!
Алмазы звёзд горят над тёмным бором,
Льёт ключ бессонный струи жемчугов.
Пройди сквозь мрак, соблазны все минуя,
Единую бессмертную взыскуя,
Рабом склоняйся пред своей мечтой,
И, вдруг сожжён незримым поцелуем,
Нежданной радостью, без слов, волнуем,
Увидишь ты дорогу пред собой.
1912
(16)
А Иванов решил вставить мягкий
знак опосредованно, при помощи смягчения согласной: «любовь»,
«любовнее» (Грааль Арельскому).
СОНЕТ-АКРОСТИХ
Грааль Арельскому в ответ на его послание
Гостиная. Кудрявый купидон
Румянится, как розовая астра.
Азалии горят закатом страстно,
А я мечтой творю весенний сон.
Любовь томит. Я сладко опалён
Юноною, но не из алебастра.
Ах, что мне смерть и грозы Зороастра —
Рука моя сильнее всех времён.
Едва ль когда под солнцем и луной
Любовнее, чем Ваш, Грааль Арельский,
Сонет сверкал истомно-кружевной!
Кладу его я в ящичек карельский...
О милый дар, благоухай всегда
Мучительней и слаще, чем звезда!
(1912)
(17)
Приходится признать, что Г.
Иванов не совсем справился с поставленной задачей: подгон
слова «Граалю» вместо «Грааль», акростих «заворачивает» на
последней строке – следует читать «МУчительней».
2) Мягкий знак проще вводить по-другому – с помощью мезостиха
(или месостиха), в котором ключевое слово читается не по
первым, а по вторым или другим буквам строки. Здесь, на мой
взгляд, уже просто обязательно графическое выделение.
Знаменито в этом смысле стихотворение Александра Туфанова:
МЕСОСТИХ
Когда тумаН как дым ползёт к ущелью,
11
азалий ДафнА ищет по горам,
12
венок плетёТ... а я несусь с метелью
12
Сквозь льды, без солнцА, выше по скалам, 23
туда, где тиШь царит в пустыне синей...
13
Там в глубинЕ зеркальной паутиной
13
Я вечно сковаН: с Дафной я не сам. 14
Когда онА волной своей прибойной
9
бьет снизу в насыПь млечного пути,
18
я как звездА и как ручей разройный 12
лечу к ущельяМ — вижу, не найти; 14
ищу огнЯ, в который мир закован...
8
опять, опяТь землёй я зачарован. 11
Чтоб снова в натишЬ звёздную уйти
19
<1920-е годы>
(18)
Справа от произведения мною даны
места букв ключевого слова. Эти цифры рельефнее говорят о
неупорядоченности данного мезостиха и необходимости обозначить
большими буквами мезостих. Стоит отметить, что стихотворение
представляет собой сонет, но с вольной рифмовкой:
АбАбВВбГдГдЕЕд (можно разбить на два семистишия).
Несравненно более искусно мягкий знак в акростих был введён
Михаилом Лозинским в переписке с Константином Липскеровым.
«Москвич К. Липскеров и петербуржец М. Лозинский до революции
писали и печатали оригинальные стихи, а после революции –
преимущественно переводы. В 1948 г. Липскеров послал
Лозинскому сонет с фразой в два столбца (по 1-й и 3-й буквам):
“М. Лозинскому дар от Липскерова К.А.” <…>. Лозинский
немедленно ответил на этот “акро-месостих” ещё более сложным
“акро-димесостихом” в три столбца (по 1, 3 и 5-й буквам) на
фразу: “Магу Липскерову от М.Л. Лозинского ответное письмо”…».
(19)
М.Л. Лозинскому
МнОгоязычием пленительным звучат
ЛеТейских берегов туманные дубровы.
ОсЛавим же того, кто, мир увидев новый,
ЗоИлом став, не чтит всех канувшего чад.
ИсПании сады! В них птицы верещат
НаСледьем сладостным. Италия! Суровый
СоК выжав из терцин, там с бездны снял покровы
КрЕст утвердивший муж. Былые не молчат!
ОвРаги перейдя, хоть высь была бы в тучах,
МхОм полускрытый ключ слов блещущих, певучих,
УдВоив поиски, ищите в тьме густой.
ДлАнь ваша с посохом. Придя к благому краю,
АлКать недолго вам! Ручей коснется, знаю,
РтА вашего... Мы ждём! Где стих ваш золотой?
К.А. Липскеров, 1948
К.А. Липскерову
МнОгОлюбезный друг, волшебник и поэт!
Ах, ТоТ велик в веках, чья лира грянет храбро
ГиМн, Воспевающий акростихи КонстАбра,
УзЛы Его «К. Л.» и мудрый кабинет!
ЛаЛ и Топаз камней. Пуссен — автопортрет.
ИзОгНутое «пси» тройного канделябра.
По ЗвОнкому клинку резьба: «Абракадабра»,
С тИбЕтским буддою бок о бок Тинторет.
КаНоПской лирницы уста, как ночь, спокойны.
Ей СнИтся древний плеск, ей снится берег знойный
РеКи, Струящейся, как вечность, где-то там.
ОгОнЬ чуть теплится на самом дне печурки.
В еГо Мерцании загадочным цветам
УпОдОбляются картофельные шкурки.
М.Л. Лозинский, 1948
(20)
В ответ Константин Липскеров
«написал “акро-тримесостих” в четыре столбца (по 1-й и 3-й
буквам каждого полустишия 6-ст. ямба, которым написаны эти
сонеты) на фразу “Лозинскому шлю покаянные стихи, себя
посрамляя, я, Конст. Липскеров”».(21)
Этот уникальный сонет можно читать тремя способами: отдельно
первый столбик, отдельно второй столбик и оба столбика вместе.
М.Л. Лозинскому
ЛеПечет ржавый ключ...
СуКи гнилые, пни...
ОбОрвана листва...
ЕлОзит ветер всюду.
ЗаКат зардел,— и вот
БуНт красок равен чуду.
ИрАн ли там, Китай,
ЯсСин ли? О, Мани!
НаЯд ли там хвосты,
ПоТок там иль огни?
СеНтябрь! всех зорь твоих
ОбЛичья не забуду!
КиНь мне их ворох вновь.
СкИнь с мысли истин груду!
ОбЫчной дачки тишь...
РеПейник,— но взгляни:
МнЕ мир мелькнул иным.
АкСюша у ограды —
УрСула Мемлинга,
МаКар — герой Эллады,
МеТнул в них взором Пан...
ЛьЕт песни ключ...
Внимай!
ШлИ мне, поэт, стихи!
ЯдРо созвучий — в сказке.
ЛиХ был совет мой, но...
ЯзОн! Вы без опаски
(ЮлИть ли вам?) плывя,
ЯнВарь отправьте в май.
К. Липскеров, 1948
(22)
Такая крайне сложная форма сонета
к тому времени была уже известна(23), но вплести в него акростих –
дело чрезвычайно ювелирное, поскольку надо ещё не забывать и
об удобочитаемости и сохранении смысла.
Вопрос о наличии акростихов в творчестве Велимира Хлебникова
впервые был поставлен(24) в статье Дениса Полякова, который
справедливо утверждал: «Общеизвестны хлебниковские
эксперименты в жанрах палиндрома и анаграммы, ориентированные
на пространственное перекомбинирование элементов текста и
актуализирующие его визуальную сторону. Читатель таких текстов
должен быть еще и зрителем. Тем более странным кажется тот
факт, что до сих пор, насколько нам известно, у Хлебникова не
было отмечено акростихов – и это при том, что Хлебников уделял
чрезвычайное внимание начальным буквам слов».(25) Далее в своей
статье автор приводит некоторые, на его взгляд, самые яркие и
бесспорные примеры.
(26)
Несмотря на довольно перспективную задачу поиска акростихов в
творчестве Велимира, идеи таллиннского учёного, насколько мне
известно, остались без дальнейшего развития.(27) Просмотрев
«Творения» Хлебникова(28) на предмет акростихов, я пришёл к
следующим наблюдениям.
1) Справедливо отмеченный Д. Поляковым акростих «воин» в поэме
«Переворот во Владивостоке» (2-11 ноября 1921):
В опасные места меж
ребер
Он наносил удар недобер.
И, верный друг удачи,
Нёс сквозь борьбу решения итог...
(Творения, с.
347)
встречается и в других местах. В той же поэме читаем:
В броне из телячьих копыт,
Он сошёл с островного лубка,
И червем шёлковым шиты
Голубые одежды его облака.
(Творения, с. 343)
Исследователи творчества
Хлебникова отмечают пристрастие Велимира к загадкам.(29)
Вероятно, «Голубые одежды его облака» означает «небо»,
«небеса», и тогда описание внешности воина подкрепляется
неявным акростихом «воин». Подтверждением такого предположения
служит другой «воин» из поэмы «Три сестры» (30 марта 1920,
1921):
…Волнуются, полночи
внемля.
Она – точно смуглый зверок,
И смуглые блещут глазёнки;
Небес синева, точно слабый урок.
(Творения, с. 272)
Можно считать буквосочетание
«воин» случайным акростихом в творчестве Велимира, однако
слишком уж часто оно повторяется. Ещё один «воин» спрятался в
поэме «Вила и Леший» (1912):
…В его седую холку.
Он покраснел, чуть-чуть рассержен,
И покраснел заметно он,
Но промолчал: он был воздержан…
(Творения, с. 225)
Укусы муравьёв, комаров, осы и
пчелы привели Лешего в воинственное состояние, однако он
успокоился «и не захотел нарушить сон». Причастность Лешего к
воину подтверждается словами Вилы: «витязь верный, рьяный»,
правда, сдобренными тут же уничижениями: «капуста заячья,
лопух!», поскольку Леший не отреагировал до конца так, как
подобает воину.
2) В творчестве В. Хлебникова можно встретить и другие
акростихи.
* * *
Когда казак с высокой вышки
Увидит дальнего врага,
Чей иск – казацкие кубышки,
А сабля – острая дуга, –
Он сбегает, развивая кудрями, с высокой вышки,
На коня он лихого садится
И летит без передышки
В говором поющие станицы.
Так я, задолго до того мига,
Когда признание станет всеобщим,
Говорю: «Над нами иноземцев иго,
Возропщем, русские, возропщем!
Поймите, что угнетённые и мы – те ж!
Учитесь доле внуков на рабах
И, гордости подняв мятеж,
Наденьте брони поверх рубах!»
(Творения, с. 51)
Данное стихотворение, написанное
примерно в 1908 году, явно построено на со- и
противопоставлениях. Сопоставляются: казак и лирический герой
(я), угнетённые и мы, доля внуков и доля рабов. Сравнение себя
с казаком не случайно: по линии матери Велимир был родом из
казаков, и этим фактом своей биографии очень гордился. В
«Автобиографической заметке» он писал: «В моих жилах есть
армянская кровь (Алабовы) и кровь запорожцев (Вербицкие),
особая порода которых сказалась в том, что Пржевальский,
Миклуха-Маклай и другие искатели земель были потомк<ами>
птенцов Сечи» (Творения, с. 641). Противопоставляются: этот
миг и тот миг, русские и иноземцы. Неявно противопоставляет
себя лирический герой остальным русским, поскольку он прозрел,
первым увидел «дальнего врага» и спешит с ним бороться,
предупредив своих союзников, собрав войско в говором поющих
станицах. Следует отметить, что «Хлебников неустанно
изобретает пары противоположностей; он занят поиском “обратных
двойников” всего сущего».(30) Подтверждением противопоставления
здесь служит и акростих «куча они». Этот акростих можно понять
по-разному. А) Орда надвигающихся врагов. Б) Развитие темы
поэт и толпа. «Куча» не понимает пророческих слов поэта о
грядущей опасности «задолго до того мига, когда признание
станет всеобщим».
(31)
3) В поэме «Гибель Атлантиды» (1912) Жрец описывает умирающую
Рабыню:
Она красива, умерла
Внутри волос златых узла,
И, как умершая змея,
Дрожат ресницы у нея.
Её окончена стезя,
Она мечом убита грубым.
Ни жить, ни петь уже нельзя…
(Творения, с. 219)
В данном отрывке можно найти
акростих «о виде он», поскольку Жрец описывает здесь то, что
он видит, тот вид, который открылся его взору. Это
предположение кажется спорным (остроумные наблюдатели скажут,
что здесь зашифрована фраза «о видео»), но протяжённость
(более 3-4 букв) свидетельствует о неслучайности данного
акростиха. Сам текст подтверждает догадку тем, что дальше Жрец
уже говорит не о том, что видит, а ведёт риторическую беседу с
мечом и рассуждает о возмездии.
4) В поэме «Сельская дружба»
(1913) есть такие строки:
Село их весело
приемлет,
И сельский круг их сказкам внемлет.
Твердят на всё спокойно «да!»
Не только наши города.
Они вошли в семью села,
Им сельский быт был дан судьбой.
(Творения, с. 251)
Это, пожалуй, единственный
синтаксически законченный акростих (остальные же приходится
«вырывать» из текста). Очень соблазнительно увидеть в первых
буквах этих строк отзвук известной поговорки «Друг мой
ситный», однако я всё же сомневаюсь в том, причислять ли это
сочетание букв к акростиху или нет.
5) В драматическом произведении «Чёртик» с подзаголовком
«Петербургская шутка на рождение “Аполлона”» (1909) любопытны
такие строки:
Ах, её волосы
печально порыжели.
На образе зимней метели.
Они улетели. Неужели!
Им чужды стыд и страх.
Ах… ах…
(Творения, с. 392; выделено мной)
Неизвестно, кто говорит эти
строки (в тексте обозначено просто как «Одна»). Предположу,
что неизвестность сказавшей подкрепляется акростихом «аноним»,
хотя опять же не берусь утверждать правильность своей догадки,
поскольку Хлебников выступал «с требованием очистить русский
язык от сора иностранных слов» (Творения, с. 641). Игра с
буквами (как в этих строках), правда, присуща Одной, поскольку
ранее она произносит: «Кант… Конт… Кент… Кин…». Возможно, этот
персонаж вводит дополнительное игровое начало в данное
произведение.
6) Как справедливо отмечает Д. Поляков, «характерный признак
хлебниковских акростихов – их невыделенность из окружающего
текстового массива, который акростихом не является. Более
того, текстовые фрагменты, объединенные акростихом, не всегда
оказываются самостоятельными с точки зрения синтактики,
ритмики и рифмики целого текста».(32)
Поэтому при поиске
акростихов в творчестве Велимира следует быть, с одной
стороны, крайне внимательным, учитывая слабость поэта к
загадкам. А с другой – стараться избегать произвола, иначе,
например, можно найти такие абсурдные «акростихи»: «метки» (с.
177), «Стикс, о, жму» (С. 192), «вовек в сор» (С. 205), «Лидии
псин» (с. 214), «и я Боян» (с. 228), «биослои» и «пиослои» (с.
232 и 372), «имя двое» (с. 234), «крики» («крик им» или «крик
иму») (с. 269), «чин сего кон» (с. 288), «числ рои пои» (с.
460) и т.д. (я выбирал более-менее протяжённые слова и фразы).
Возможно, это так называемые спонтанные акростихи, однако
обычно они захватывают «три, реже – четыре строки. И тогда
появляются разные случайно рождённые “коты”, “лбы”, “полы” и
т.д.».(33)
Дальше
|
